Не то чтобы Славу всерьез волновали отношения с матерью. Она давно привыкла считать эту часть своей жизни своего рода сериалом, в котором время от времени приходится играть, согласно подписанному тридцать с лишним лет назад контракту, причем сценаристы регулярно меняются, поэтому каждая новая серия может стать сюрпризом. А может и не стать. Но, по большому счету, какая разница, если съемки длятся совсем недолго, несколько часов, в худшем случае, вот как сейчас, дней, а потом – все, спасибо, снято, добро пожаловать в нормальную жизнь.
Просто думать о Розе было гораздо легче и приятней, чем о девице, превратившейся в ворону. Ну, то есть ясно, что никто ни в кого не превращался, померещилось. И это хуже всего. Усталость усталостью, зрение зрением, но галлюцинации – какой-то совсем уж нехороший симптом. Именно так, говорят, проявляются некоторые разновидности опухолей в мозге. Нет, не надо об этом, пожалуйста, стоп!
Ясно, что глупости, самой обидно быть жертвой одной из самых массовых фобий, но куда от этих глупостей деться, если лезут в голову под любым благовидным предлогом, а потом не спешат уходить. Ну их к черту, лучше и дальше думать о Розе – сердиться, беспокоиться, умиляться и великодушно прощать. И любоваться черепичными крышами, неповторимыми оттенками старых булыжников, драной штукатуркой стен, упитанными дворовыми кошками, анютиными глазками на клумбах, зелеными волосами идущих навстречу студенток и всем остальным, чем положено любоваться праздношатающемуся туристу. Все хорошо, слышишь? Эй! Ничего ужасного не случится, только не со мной, ни за что, никогда.
* * *
Никогда не знаешь, чего от себя ожидать. Вот и сейчас нелепое любовное послание на стене внезапно окрылило Розу, как давно уже не окрыляли самые искренние комплименты. Глупо в таком признаваться, но не врать же самой себе. Ей было приятно думать, будто город – целый огромный город! – в нее влюбился. Завидный же кавалер, этакий потрепанный жизнью, но все равно почти сказочный принц, целый табун белых коней благополучно пропивший, судя по его нынешнему состоянию, но не утративший искренности и великодушия, а это дорогого стоит. Это вообще важнее всего.
Глупость, боже, такая немыслимая, совершенно детская глупость – принять на свой счет кривую надпись, наспех сделанную каким-нибудь романтическим школьником. Но когда от глупости внезапно перестает болеть спина, гудевшая с утра голова становится ясной, и даже способные испоганить любую прогулку в самой удобной обуви косточки на ногах вдруг словно бы исчезают, имеет смысл оставаться набитой дурой так долго, сколько получится. Хорошо бы до самого вечера, но это вряд ли получится, эх.
А сейчас было ясно одно: в таком настроении глупо возвращаться в гостиницу. Пока ничего не болит, надо гулять. Город, будем честны, вряд ли внезапно превратится в Париж или Лондон, но простых радостей туристического шопинга никто не отменял. И возможности съесть что-нибудь упоительно вредное для фигуры. А потом безответственно повторить. Когда еще снова появится повод позволить себе целый день быть легкомысленной и беззаботной, как школьница. Хороший вопрос. И довольно жестокий: когда?
* * *
Когда Слава увидела книгу со своим именем на обложке, остановилась как громом пораженная. Книг она отродясь не писала, даже в стол, как говорят в таких случаях, «для себя», ни стихов, ни рассказов, вообще ничего, кроме писем, однако же вот он – здоровенный талмуд с надписью «Бронислава Милицкая», огромными позолоченными буквами, правда, латинскими, но чужой алфавит только подчеркивал достоверность происходящего и усугублял абсурд.
Впрочем несколько секунд спустя Слава с облегчением выдохнула, разобрав наконец, что на обложке написано «Бронислав Мелински» или что-то вроде того. Но в лавку конечно все равно вошла. Надо же посмотреть, что там сочинил этот почти-тезка. Вдруг мне срочно надо это читать?
Почти-тезка, как выяснилось, осчастливил человечество книгой про историю холодного оружия. Большой, красивой, с множеством картинок, весом в добрых три кило и ценой примерно в полсамолета. Молодец, конечно. Но, честно говоря, вряд ли мне позарез необходим такой сувенир на память. Тем более, на незнакомом языке.
Однако дело было сделано: приманка сработала, капкан захлопнулся. В смысле Слава уже вошла в книжную лавку и предсказуемо пропала навек, потому что книжные лавки были ее слабостью, особенно такие как эта, с кучей альбомов по искусству, разноцветных путеводителей на всех мыслимых языках, дурацких в лучшем смысле этого слова открыток и кофейней в дальнем углу, где можно удобно устроиться на диване, часами напролет рассматривать все эти сокровища, и никто слова дурного не скажет, хоть до закрытия сиди.
Надо же, как же удачно зашла!
* * *
Как я вообще сюда зашла? – удивленно думала Роза. Собиралась всего-то навсего выйти на центральный проспект и не спеша прогуляться по магазинам. Ну и где теперь эти магазины? И этот центральный проспект?
И ведь даже нельзя сказать, что заблудилась, она всегда легко ориентировалась в незнакомых городах. И как все уверенные в себе люди, не стеснялась расспрашивать прохожих, обнаружив, что забрела куда-то не туда.
Поэтому нет, не заблудилась, не перепутала направление, а вполне сознательно свернула налево, хотя помнила, что центральный проспект где-то справа, и потом снова свернула, и еще раз, и еще, не с какой-то конкретной целью, а просто так. То ли желая угодить долгой бестолковой прогулкой влюбленному в нее городу, то ли просто назло неприятной насупленной тетке, неодобрительно взирающей на нее из всех зеркальных витринных стекол, но послушно бредущей в выбранном Розой направлении. Когда ты отражение, особо не забалуешь, – весело думала Роза. – Я тебе покажу!
Ну и довеселилась. В смысле допрыгалась. Очутилась в конце концов неведомо где – какие-то дурацкие двухэтажные домишки, темные, гулкие подворотни, явно непроезжая мостовая, сквозь булыжники которой пробился не только жестоковыйный синий цикорий, но и неизвестный условно юному натуралисту в Розином лице пышный куст с мелкими желтыми цветами, и одинокая тигровая лилия, и даже бесстрашный молодой клен – его, конечно, заранее жалко. Не жилец.
Впрочем, – насмешливо подумала Роза, – если этот город и дальше будет стремительно превращаться в большую заброшенную деревню, о судьбе клена можно не особо беспокоиться… Ха! А может быть, в этом все дело? Власть в Вильнюсе захватили растения? И теперь переделывают его под себя, а люди теснятся на отведенной для них территории и стараются особо не возникать. То-то здесь так безлюдно. Даже дорогу спросить не у кого, а мне бы сейчас не помешал добрый совет какого-нибудь местного траппера, или как они называются, знатоки этих диких мест.
Ладно, – сказала она себе, – что толку топтаться на месте. Наверняка во дворе найдется какая-нибудь скучающая бабуля, еще не забывшая русский язык. И наша счастливая встреча уже предначертана небесами.
Она свернула в ближайшую подворотню, заранее готовая обрадоваться всему, что там ее ждет. Как же стремительно скачет сегодня настроение. То ненавижу все живое за чашкой отличного кофе, то беспричинно счастлива, заплутав в каких-то трущобах. Удивительно все-таки устроен человек.
* * *
Удивительно все-таки устроен человек, – думала Слава. – Взять, к примеру, меня: приехала в незнакомый город, в первый и, возможно, последний раз в жизни, но вместо того, чтобы гулять, жадно смотреть по сторонам, фотографировать, хозяйственно запасая на будущее бесчисленные подробности чужой, незнакомой жизни, сижу и листаю книжки с чужими фотографиями, причем даже не этого, а каких-то других незнакомых городов.
Путеводители были Славиной страстью; разглядывать их она любила даже больше, чем путешествовать. Причем не внимательно читать, а бегло пролистывать, торопливо выхватывая взглядом там фразу, тут картинку, схему пригородного транспорта, полезный совет. Из этих фрагментов в ее сознании выстраивались такие феерические мозаики, словно описанный город привиделся ей во сне.
Впечатления от настоящих поездок – стройные, логичные, полные подробностей и подкрепленные сувенирами – не шли ни в какое сравнение с этим умопомрачительным бредом. Зато если разбавить прогулку по незнакомому месту дюжиной открытых на бегу и тут же отложенных в сторону путеводителей по другим городам, может получиться отличный результат. Так повседневность скрашивают мечтами, незаметно размывая границы между сбывшимся и немыслимым, сумма которых и есть настоящее приключение. А по отдельности уже не то.
Вот и сейчас Слава уселась на диван, обложившись путеводителями по разным городам, благо на полках магазина их нашлось немало, на разных языках, глянцевых, дорогих, солидных и совсем дешевых брошюр. С обычной жадной поспешностью пролистала Мюнхен, Амстердам и Варшаву, но на четвертой книжке запнулась. Потому что это был не совсем путеводитель. То есть вообще никакой не путеводитель, а неведомо что. Не то художественная литература, не то арт-проект, так сходу и не разберешься. И название ни в какие ворота: «Неполный каталог незапертых дворов города Вильнюса». Поди пойми, что они имеют в виду.
